а дело было так колибри
А дело было так колибри
Во дворце царила вселенская скорбь, и особенно ощущалась в личных покоях короля. Там она как бы сгустилась и слилась с тишиной и еще потемками, устроенными с помощью плотных гардин из тяжелого темно-синего бархата, что не оставили ни единого шанса лучу света проникнуть через зашторенные окна. Несмотря на время, стремительно приближающееся к полудню, в гостиной монарха и его спальне продолжали гореть свечи, а люди, что застыли там и тут в удрученных позах, казалось, не замечали этого. По наборному и покрытому толстым слоем лака паркету, больше похожему при таком освещении на зеркало, время от времени скользили тени, в которые превратились придворные вельможи, по статусу своему имеющие право находиться здесь и в столь ответственный момент.
– Что наследник? Еще не прибыл? Пора бы, а то, кто может знать… – такой и подобный тихий шепот, больше похожий на шелест листьев на ветру, время от времени раздавался в разных углах комнат.
Люди переговаривались совсем короткими фразами и больше вздыхали. Да и что они могли сказать друг другу, если придворный лекарь уже час назад дал точно понять, что монарху теперь больше нужен священник, а не он со своими знаниями и зельями. Вот и застыли все в ожидании церковника для причащения короля, а еще поджидали его брата, которого успели известить о трагическом положении дел во дворце. И вдруг что-то незримо будто бы колыхнулось в воздухе, точно живая струя пронеслась по покоям, а окружающие насторожились и превратились во внимание.
– Приехал. Он здесь. Кто? Священник? Он тоже прибыл. О чем речь? Не о чем, а о ком: герцог приехал во дворец. Где же он тогда? Разве, не должен сразу прийти сюда? Да, уже идет, но сначала переговорил с лекарем при входе. Все, внимание! Брат и наследник приближается к покоям! – другие голоса с тревогой и явным возбуждением раздались, как отразились от полов и стен и поднялись ввысь, к потолкам с искусной лепниной.
– Его сиятельство, герцог Амвийский! – пронесся басовитым и раскатистым гулом голос церемониймейстера, зазвучавший сначала где-то в центре дворца, а потом распространился по коридорам и достиг монарших покоев.
Вот и шум шагов вскоре послышался в коридоре за массивными дверями, которые поспешили немедленно открыть располагающиеся с той стороны лакеи. По звуку сразу несколько человек приближались одновременно. Но среди них особенно был различим широкий и уверенный шаг герцога. Минута, вторая не успела закончиться, а сам наследник престола Лантарии уже пересек порог. Перед ним все так и склонялись в самых глубоких поклонах. Но он ни на кого не смотрел и как никого не замечал. Миновал гостиную и стремительно вошел в спальню к брату. Там сразу же приблизился к государевой постели и застыл над тем, кого любил, почитал и желал бы еще много лет наблюдать на троне и называть в этой жизни братом.
– Гарольд! – как выдохнул он имя короля, а затем склонился к тому, кто лежал в многочисленных подушках. – Я здесь. Приехал. И все готов решить. Так, как ты пожелаешь. Слышишь меня?
Лицо брата лишь чуть отличалось цветом от белоснежных наволочек. Если бы ни русые растрепавшиеся по ним волосы, то не возможно бы стало различить, наверное, где заканчивался высокий лоб больного. И было отчетливо заметно, что недуг вытянул из короля все силы, а лекарь поубавил значительно кровь в теле, многочисленными кровопусканиями. Кожа страдальца истончилась, черты заострились, глаза же казались теперь не серо-голубыми от природы, а черными и прожигающими любого, кто осмеливался в них заглянуть.
– Я… – разлепил тот бледные и сухие губы, собираясь заговорить, но сил у него было мало, потому взвешивал каждое слово, стараясь быть с ними экономным. – Рад. Сядь, Вильям.
Герцог Амвийский немедленно опустился на край кровати и схватил в свои ладони руку брата. Так они просидели несколько минут: в молчании, только смотрели глаза в глаза друг другу.
– Я умираю, – прошелестел потом голос короля.
– Чушь! – выдохнул тут же его брат. – Не верю. Мы с тобой еще…
– Слушай меня… – прервал его больной, и в первый раз за последние несколько часов как ожил и даже чуть приподнял с подушек голову. – Ты должен немедленно поклясться, что исполнишь ту мою волю, Вильям.
– Но ты же дал мне время, брат! А еще…
– Вон! – вдруг с хрипом произнес монарх.
– Что? – напрягся перед ним герцог и даже руку брата выпустил из ладоней, и опустил на одеяло.
– Слышали?! – развернулся Уильям к придворным, сообразив, чего хочет король. – Оставьте нас одних. Быстро!
– Виль! – начал говорить его брат снова, как только они остались в спальне с глазу на глаз. – Времени больше нет, Ви. Я ждал достаточно. А теперь…хочу благословить твой брак с баронессой Ангелиной Марабской…немедленно.
– Но, Гарольд! Ты же знаешь, что…
– О, дьявол! – выдохнул король и сам ужаснулся произнесенному, да еще на сметном одре. – Вот, что ты со мной делаешь, Вильям! Хорошо, что святого отца здесь еще не было! – как захлебнулся словами и закашлялся, а брат поспешил подать ему стакан воды, стоящий у изголовья. Но, отпив несколько глотков, король словно взбодрился и начал чеканить следующие фразы. – Время, отпущенное тебе и мне, заканчивается. Та твоя история вот-вот останется в прошлом, Виль. Я вызвал сюда баронессу Ангелину, и она ждет в соседних покоях. Священник готов выслушать ваши клятвы, а следом и меня причастить. Умолкни, тебе говорят! Это теперь такая моя воля перед смертью. А ты вспомни, что являешься, Уильям Карельгтон, герцог Амвийский, без нескольких часов королем Лантарии. И просто обязан теперь…
Но тут монарх, как и склоненный над ним брат, был отвлечен от решительной отповеди и сбит с мысли непонятным шумом в соседней комнате. Они оба развернулись к дверям спальни, а больной даже немного приподнялся на локте, устремившись в ту сторону. И тут створка дернулась, словно в нее врезалось внушительное тело, затряслась, а потом начала приоткрываться, пропуская в помещение шум борьбы и прорвавшегося к ним маркиза Георга Бурмворского. Тот влетел в помещение, резко остановился на середине монаршей спальни и, стрельнув глазами в сторону герцога, немедленно склонился перед государем в самом глубоком поклоне.
– Мой король! – маркиз говорил с присвистом, от тяжелого дыхания. – Герцог! У меня не было иного выхода. Чрезвычайные обстоятельства! Вильям! На два слова!
– Господи! – тяжело опустился больной на подушки. – Ничего не меняется! – поднял он чуть ожившие глаза к потолку, когда брат с Георгом отошли в дальний угол спальни, и маркиз начал шепотом горячо излагать привезенные из Амвия сведения. – Эта троица мне и помереть спокойно не даст!
– Кто тут говорит о кончине? – подлетел к нему Уильям. – Не имеешь ты права умереть именно сейчас, брат.
– И этому человеку я должен оставить трон и страну! Вертопрах! – сокрушенно закачал головой монарх.
– И не надо. Не оставляй! Сам правь, Гарольд. Я еще успею стать Уильямом Четвертым. Через несколько десятков лет, так полагаю, – сказал тот вполне убежденно. – А вот ты, если поторопишься отойти на тот свет, рискуешь не погулять на моей свадьбе с известной тебе особой. И, извини брат, но если не оставлю тебя сейчас и не уеду в Амвий немедленно, то могу лишить сына законных прав и будущего наследия. Так что… – тут герцог развил бурную деятельность. Он крикнул распоряжение, чтобы к нему сюда немедленно доставили лекаря, пригласили бы в спальню к брату его любимую супругу с дочками, а еще подскочил к окнам и дернул портьеры, чтобы пустить в помещение солнечный свет. – Причащение сегодня отменяется. Да здравствует жизнь, Гарольд! Твоя! Моя! Моей Аленькой! И нашего с ней ребенка! Брат! Будь добр, живи, а?! Аглая рожает. Если не успею, то ребенок будет незаконнорожденным.
– Но ведь рано же? – мучительно выдохнул король. – Ты говорил…
– Вот такая она обманщица. Все сделала, чтобы заморочить мне голову. А срок тот, что и должен быть. Мне ли не знать, брат!
Клара Колибри
А дело было так
Пролог
Во дворце царила вселенская скорбь, и особенно ощущалась в личных покоях короля. Там она как бы сгустилась и слилась с тишиной и еще потемками, устроенными с помощью плотных гардин из тяжелого темно-синего бархата, что не оставили ни единого шанса лучу света проникнуть через зашторенные окна. Несмотря на время, стремительно приближающееся к полудню, в гостиной монарха и его спальне продолжали гореть свечи, а люди, что застыли там и тут в удрученных позах, казалось, не замечали этого. По наборному и покрытому толстым слоем лака паркету, больше похожему при таком освещении на зеркало, время от времени скользили тени, в которые превратились придворные вельможи, по статусу своему имеющие право находиться здесь и в столь ответственный момент.
– Что наследник? Еще не прибыл? Пора бы, а то, кто может знать… – такой и подобный тихий шепот, больше похожий на шелест листьев на ветру, время от времени раздавался в разных углах комнат.
Люди переговаривались совсем короткими фразами и больше вздыхали. Да и что они могли сказать друг другу, если придворный лекарь уже час назад дал точно понять, что монарху теперь больше нужен священник, а не он со своими знаниями и зельями. Вот и застыли все в ожидании церковника для причащения короля, а еще поджидали его брата, которого успели известить о трагическом положении дел во дворце. И вдруг что-то незримо будто бы колыхнулось в воздухе, точно живая струя пронеслась по покоям, а окружающие насторожились и превратились во внимание.
– Приехал. Он здесь. Кто? Священник? Он тоже прибыл. О чем речь? Не о чем, а о ком: герцог приехал во дворец. Где же он тогда? Разве, не должен сразу прийти сюда? Да, уже идет, но сначала переговорил с лекарем при входе. Все, внимание! Брат и наследник приближается к покоям! – другие голоса с тревогой и явным возбуждением раздались, как отразились от полов и стен и поднялись ввысь, к потолкам с искусной лепниной.
– Его сиятельство, герцог Амвийский! – пронесся басовитым и раскатистым гулом голос церемониймейстера, зазвучавший сначала где-то в центре дворца, а потом распространился по коридорам и достиг монарших покоев.
Вот и шум шагов вскоре послышался в коридоре за массивными дверями, которые поспешили немедленно открыть располагающиеся с той стороны лакеи. По звуку сразу несколько человек приближались одновременно. Но среди них особенно был различим широкий и уверенный шаг герцога. Минута, вторая не успела закончиться, а сам наследник престола Лантарии уже пересек порог. Перед ним все так и склонялись в самых глубоких поклонах. Но он ни на кого не смотрел и как никого не замечал. Миновал гостиную и стремительно вошел в спальню к брату. Там сразу же приблизился к государевой постели и застыл над тем, кого любил, почитал и желал бы еще много лет наблюдать на троне и называть в этой жизни братом.
– Гарольд! – как выдохнул он имя короля, а затем склонился к тому, кто лежал в многочисленных подушках. – Я здесь. Приехал. И все готов решить. Так, как ты пожелаешь. Слышишь меня?
Лицо брата лишь чуть отличалось цветом от белоснежных наволочек. Если бы ни русые растрепавшиеся по ним волосы, то не возможно бы стало различить, наверное, где заканчивался высокий лоб больного. И было отчетливо заметно, что недуг вытянул из короля все силы, а лекарь поубавил значительно кровь в теле, многочисленными кровопусканиями. Кожа страдальца истончилась, черты заострились, глаза же казались теперь не серо-голубыми от природы, а черными и прожигающими любого, кто осмеливался в них заглянуть.
– Я… – разлепил тот бледные и сухие губы, собираясь заговорить, но сил у него было мало, потому взвешивал каждое слово, стараясь быть с ними экономным. – Рад. Сядь, Вильям.
Герцог Амвийский немедленно опустился на край кровати и схватил в свои ладони руку брата. Так они просидели несколько минут: в молчании, только смотрели глаза в глаза друг другу.
– Я умираю, – прошелестел потом голос короля.
– Чушь! – выдохнул тут же его брат. – Не верю. Мы с тобой еще…
– Слушай меня… – прервал его больной, и в первый раз за последние несколько часов как ожил и даже чуть приподнял с подушек голову. – Ты должен немедленно поклясться, что исполнишь ту мою волю, Вильям.
– Но ты же дал мне время, брат! А еще…
– Вон! – вдруг с хрипом произнес монарх.
– Что? – напрягся перед ним герцог и даже руку брата выпустил из ладоней, и опустил на одеяло.
– Слышали?! – развернулся Уильям к придворным, сообразив, чего хочет король. – Оставьте нас одних. Быстро!
– Виль! – начал говорить его брат снова, как только они остались в спальне с глазу на глаз. – Времени больше нет, Ви. Я ждал достаточно. А теперь…хочу благословить твой брак с баронессой Ангелиной Марабской…немедленно.
– Но, Гарольд! Ты же знаешь, что…
– О, дьявол! – выдохнул король и сам ужаснулся произнесенному, да еще на сметном одре. – Вот, что ты со мной делаешь, Вильям! Хорошо, что святого отца здесь еще не было! – как захлебнулся словами и закашлялся, а брат поспешил подать ему стакан воды, стоящий у изголовья. Но, отпив несколько глотков, король словно взбодрился и начал чеканить следующие фразы. – Время, отпущенное тебе и мне, заканчивается. Та твоя история вот-вот останется в прошлом, Виль. Я вызвал сюда баронессу Ангелину, и она ждет в соседних покоях. Священник готов выслушать ваши клятвы, а следом и меня причастить. Умолкни, тебе говорят! Это теперь такая моя воля перед смертью. А ты вспомни, что являешься, Уильям Карельгтон, герцог Амвийский, без нескольких часов королем Лантарии. И просто обязан теперь…
Но тут монарх, как и склоненный над ним брат, был отвлечен от решительной отповеди и сбит с мысли непонятным шумом в соседней комнате. Они оба развернулись к дверям спальни, а больной даже немного приподнялся на локте, устремившись в ту сторону. И тут створка дернулась, словно в нее врезалось внушительное тело, затряслась, а потом начала приоткрываться, пропуская в помещение шум борьбы и прорвавшегося к ним маркиза Георга Бурмворского. Тот влетел в помещение, резко остановился на середине монаршей спальни и, стрельнув глазами в сторону герцога, немедленно склонился перед государем в самом глубоком поклоне.
– Мой король! – маркиз говорил с присвистом, от тяжелого дыхания. – Герцог! У меня не было иного выхода. Чрезвычайные обстоятельства! Вильям! На два слова!
– Господи! – тяжело опустился больной на подушки. – Ничего не меняется! – поднял он чуть ожившие глаза к потолку, когда брат с Георгом отошли в дальний угол спальни, и маркиз начал шепотом горячо излагать привезенные из Амвия сведения. – Эта троица мне и помереть спокойно не даст!
– Кто тут говорит о кончине? – подлетел к нему Уильям. – Не имеешь ты права умереть именно сейчас, брат.
– И этому человеку я должен оставить трон и страну! Вертопрах! – сокрушенно закачал головой монарх.
– И не надо. Не оставляй! Сам правь, Гарольд. Я еще успею стать Уильямом Четвертым. Через несколько десятков лет, так полагаю, – сказал тот вполне убежденно. – А вот ты, если поторопишься отойти на тот свет, рискуешь не погулять на моей свадьбе с известной тебе особой. И, извини брат, но если не оставлю тебя сейчас и не уеду в Амвий немедленно, то могу лишить сына законных прав и будущего наследия. Так что… – тут герцог развил бурную деятельность. Он крикнул распоряжение, чтобы к нему сюда немедленно доставили лекаря, пригласили бы в спальню к брату его любимую супругу с дочками, а еще подскочил к окнам и дернул портьеры, чтобы пустить в помещение солнечный свет. – Причащение сегодня отменяется. Да здравствует жизнь, Гарольд! Твоя! Моя! Моей Аленькой! И нашего с ней ребенка! Брат! Будь добр, живи, а?! Аглая рожает. Если не успею, то ребенок будет незаконнорожденным.
– Но ведь рано же? – мучительно выдохнул король. – Ты говорил…
– Вот такая она обманщица. Все сделала, чтобы заморочить мне голову. А срок тот, что и должен быть. Мне ли не знать, брат!
– Но там же должна быть девочка…толку-то… И не успеть тебе – до них день пути.
– Коня загоню, но поспею. И уверен, что мой сын меня дождется.
– Снова это твое упрямство? Сын?! Тебе же ясно лекарь сказал, что…
– К черту лекаря! Знаю, что это мальчик. А если и девочка, то следующий ребенок точно будет сын.
– Ты одержим, Виль! – выдохнул король. Но тут к нему в спальню вбежала супруга, и глаза его сразу же потеплели. – Скачи.
– Обещаешь дождаться меня? – развернулся герцог к дверям, но медлил сорваться на бег. – Обещаешь! Держись, Гарольд! Рано думать о кончине. Еще поживем!
Уильям Карельгтон прибыл к дому возлюбленной через семь часов. По дороге загнал коня и второй, бедолага, был тоже в плачевном состоянии. А когда герцог решительно прошел внутрь, его оглушили сообщением, что роженица промучилась уже около двух суток и очень слаба. Герцог отстранил слуг и направился в ту комнату, где его любимая в окружении повитух пыталась произвести на свет его ребенка. Вошел, посмотрел на ее бледное изможденное лицо, на мокрые от пота прилипшие ко лбу и щекам волосы, на чуть вздымающуюся от слабого дыхания грудь, и заскрипел сжатыми зубами.
– Да что же вы все…помирать-то сегодня собрались?! Не позволю! Где священник? Здесь? Готовьтесь, святой отец, к свадебной церемонии. Вы не ослышались! Быстро, я вам сказал! А вы все, что разахались? Накиньте на госпожу платье. Немедленно! Любое, мне без разницы. То, что легче надеть, так полагаю. Или какую-то нарядную накидку. Отлично. Готовы, святой отец? Что вы говорите? Что слаба, что может долго и не протянуть? Не нам с вами о воле Господа судить. Свое дело делайте. А если и судьба этой женщине меня покинуть, то уйдет из этого мира герцогиней Амвийской. Если же останется жива, то пойдет по жизни за руку со мной, ее мужем, Уильямом Карельгтоном. Приступайте!
Глава 1
Будь проклят тот день, нет, тот час, или даже не так, а будь проклята та минута, когда на меня накатила вселенская тоска, и в голову пришла мысль озвучить ту самую судьбоносную фразу:
– И мне тоже замуж, что ли, податься?!
Если бы знала, чем для меня лично обернутся эти несколько слов, произнесенные в вопрошающей форме и с безграничной грустью в девичьих глазах, я бы ни за что, никогда, никому и… в общем, рот бы себе зашила толстыми такими нитками. Но слово, как говорится, не воробей. Вот и у меня, вылетела глупость несусветная, соскользнула с алых пухлых губок и… получите историю.
А дело было так. Сидела я в папенькином доме, что на Рублевке, и скучала. На Новорижском у него тоже коттедж имелся, но нет, в тот день меня замуровали не там. И вот! Очень похоже было мое сидение на то самое, как описывалась царевна Несмеяна в старой русской сказке. То есть, она тоже заперта была в отцовском доме, примостилась около окошка на самом верхнем этаже терема и с тоской посматривала на добрых молодцев, что собрались в отдалении, планируя завладеть ее вниманием и повеселить. Как там эта сказка называлась? А, похоже, прямо так и называлась «Царевна Несмеяна». Что до меня, так мое имя было Аглая, папу звали Степаном, и царем, в том самом смысле, он не был. Но денег имел на счетах не меряно, недвижимостью тоже успел к тому времени обзавестись знатно, в общем, был «владельцем заводов, газет, пароходов», снова в некотором смысле. А молодцы, что обивали пороги папенькиного дома, так это были мои друзья. Обычные такие «золотые» ребятки, которых знала с детства и которые жили все больше по соседству. И наблюдалось их там человек семь. Мальчики прибыли к нашим въездным воротам на своих внедорожниках, а Гришка Скаутов так вообще на вездеходе Тингер, том самом, который мы все дружно несколько дней назад обмывали и обкатывали. После чего, собственно, и взъелся на меня мой папенька и выходить из дома запретил.
– Сиди дома и к сессии готовься! И никаких балбесов чтобы около тебя не крутилось! А надумаешь снова на их железяках по соседним полям гонять и снег с землей вспахивать и перемешивать, да в канавах переворачиваться так, что чуть руки ноги не переломала, то… в общем так, узнаю чего – сам их тебе того. Как говорится, я тебя породил, я тебе и указ! – пророкотал на меня позавчера родитель, глазами сверкнул, дверью, уходя, хлопнул, а охране приказал никого не впускать и не выпускать вплоть до его прибытия.
Вообще-то он у меня не часто ругается. А что бы угрожать?! Не! Это большая редкость. Папе вообще-то такой ерундой заниматься и некогда. А вы думали, капиталы не мерянные наживать запросто? Ничего подобного! Он с утра и до ночи как белка в колесе. Все крутится и крутится! Спросите меня, сколько я его в своем детстве или юности видела? И я отвечу, что считанные часы. Ну, может быть, наберется несколько суток, если все сложить. А так, меня все больше нянечки да прислуга воспитывали. И еще бабушка по отцовской линии. Но это было совсем в раннем детстве. Она тогда уже старенькая была, а домик у нее находился в какой-то заброшенной деревеньке. Да, вот там бы вездеход очень пригодился…
Спросите, не сиротка ли я? То есть, где же моя родительница? Жива маменька! И нормально так существует. Но не в РФ, как мы с папенькой. Подалась в теплые страны, туда, где морской воздух полезен для здоровья и нервов, наверное. Ей здесь тесно и невмоготу стало после развода. Да, так она когда-то и сказала:
– С этим кобелем по кличке Степан в одном городе задыхаюсь! – крикнула мать, стоя на пороге, собираясь с треском захлопнуть за собой дверь.
Такой я ее теперь и вспоминаю чаще всего. Так сказать, картинка из детства получилась. Это когда она с последним чемоданом в руках, вся такая гневная, ругательства в нашу сторону выкрикивала. Эта красивая и высокая рыжеволосая женщина и снующие мимо грузчики с одной стороны, и наша троица, то есть папа с бабушкой и со мной, с другой. Но это все было давно. И вообще, моя мать была у отца супругой номер раз. Они с ней еще в институте на последнем курсе поженились. Наверное, любили друг друга. Меня, вот, родили. Дурацким именем назвали. Но это оттого, что в те годы мода пошла на всякое такое народное безобразие. Аглая! Блестящая! Фу, ты, ну, ты! А в школе меня Агой дразнили, или иногда, просто, жабой. Вот вам и престижное учебное заведение! Ну, да, не до отвлечений, я же про судьбу маменьки вспоминала. А мама в ту пору отцу требования предъявила.
– Деньги, крохи те, вместе копили? На гроши умудрились обоюдными усилиями фирму открыть? Вот и давай мне от всего половину!
Папа отступного предложил. Мать согласилась на квартиру, на машину и дачу. В общем, у отца тогда осталась только его первая фирма. И оказалось, что не прогадал. Хоть и пришлось нам с ним некоторое время пожить у бабушки в том самом ее домишке. Вернее, я пожила у нее, а он у той дамы, что потом стала его второй женой. Нормальная такая тетенька, но опять на голову выше папеньки. Что поделать, нравились ему, выходило, женщины статные. А сам при этом роста был ниже среднего, лицом круглолиц, простоват, фигура же под стать всему перечисленному ранее. В общем, женщины его обожали за ум, наверное. Тот же имелся точно и в приличном количестве. Иначе быть не могло, так как отец из бедного студента, прибывшего в столицу из захолустья, за считанные годы превратился в крутого бизнесмена.
– Ты меня вокруг пальца обвел! – это снова были слова матери, когда отец уже новую квартиру купил и прибыльное дело развернул и многократно преумножил, а она явилась высказать свою неудовлетворенность от былого раздела имущества. – У тебя теперь хоромы и Мерседес! А у меня малогабаритная двушка и старый Опель! Давай снова делиться!
Только отец с ней теперь особенно не разговаривал, перепоручил это своему адвокату. Вот тогда родительница решила, что ей пора на море. Продала все добытое и уехала жить к иноземному новому мужу. С тех пор мы ее не видели. Но жизнь наша от этого спокойнее не сделалась.
– Детка! – обратился ко мне как-то папа, я же к тому времени уже училась в пятом классе, кажется. Сидела в своей комнате и делала уроки, когда он вошел ко мне и позвал пройти в гостиную. А глаза у самого какие-то странные… – Познакомься. Это моя новая супруга.
Так появилась у него жена под номером три. А куда делась та, что была до этого, я и не поняла. Вроде и не ругались, и женщина выглядела вполне довольная жизнью. И шубкой своей новой, и машиной, и… В общем, ушла она из нашей жизни как-то незаметно. И все бы ничего, но потом еще была супруга под номером четыре. За ней пять и шесть. И все такие статные!
– Черт! Кого там несет? – это я заметила со своего наблюдательного пункта на третьем этаже коттеджа, что на Рублевке, как разъехались в разные стороны наши въездные ворота, пропуская на участок несколько машин. Это явление и отвлекло меня от всяких воспоминаний.
А на площадку, что перед гаражом проехали машина отца и его сопровождения. Пока ворота еще оставались не закрытыми, успела заметить, как забеспокоились на поселковой улице мои друзья. Засуетились, вскочили на своих металлических коней, и округа огласилась резкими звуками заводимых двигателей. Это они моего батюшку испугались, так как он и им успел пару ласковых сказать по поводу последнего нашего общего мероприятия. Затем, где-то через минуту, у меня зазвонил мобильный.
– Ая! Твой папаша с какой-то кралей заявился. Новой! – в трубке раздался голос, и потом гогот Гришки Скаутова. Вот, болван.
В друзьях у меня ходили все больше парни. Просто так получалось. И мне с ними было легко и свободно. Но порой. В общем, не зря говорят, что мужики взрослеют много позже женщин. А некоторые, которым уже, между прочим, за двадцать перевалило, все так и оставались дите дитем. Вот и Скаутов, голосил он там, понимаете ли! А понять, что делал мне больно, было слабо. И какая же это мамочка по счету ко мне теперь пожаловала?
– Сгинь! – рявкнула в ответ и нажала отбой.
Но, похоже, я напророчила. В смысле, накаркала. Об этом начала соображать, услыхав возбужденный голос отца, когда он был еще на первом этаже. А потом, стоило ему подняться ко мне на третий, рассмотрела и его глаза. Снова в них был тот странный блеск…
– Детка! – вошел в комнату, а сам просто-таки весь светился. Прошел сразу ко мне и ласково так провел ладонью по моему плечу. – Я хочу тебя кое-с-кем познакомить.
– Ну! Приплыли! – нет, этот возглас я не произнесла вслух. Это был крик души, но для окружающих оставалась молчаливой такой и внимательной деткой.
– Ты чем здесь занималась, милая? – вел отец со мной беседу, пока спускались в гостиную на первом этаже. – Эти оболтусы, надеюсь, тебе не досаждали? Успешно позанималась? Я могу быть спокоен за эту твою зимнюю сессию?
– Угу. Успешно. Можешь считать, что я ее уже сдала.
Училась я на последнем курсе. В МГУ имени Ломоносова. Где бы еще могла, с такими-то капиталами отца?! И вообще, у нас там дети всех его друзей учились. Так что другой ВУЗ как-то сам собой отпал, даже не обсуждался, когда подошло время куда-то поступать, для получения высшего образования. А я что? Хотел папа, чтобы его слушалась, я и рада стараться. У самой-то, как-то, желаний никаких и не было. Почему? Может, оттого, что у меня в этой жизни уже все имелось в наличии? То, к чему другие стремились, о чем мечтали, у меня все было. Папа позаботился. Даже, вон, мамами снабдил в неограниченном количестве. Ох! Это у меня что-то юмор такой получался в тот день, не светлый. А вообще, дурой и пустышкой я не была. И в школе и в университете училась хорошо. Особо, правда, не старалась и не упиралась, но в отстающих, точно, никогда не была. А что из кожи стараться лезть? Меня родитель, да и моих детей будущих тоже, на всю жизнь обеспечил, и теплое место в одной из его компаний было точно за мной. Мне следовало только сказать, какое именно пожелала бы. Вот такая у меня была жизнь. Про таких, как я, говорят, что родилась с золотой ложкой во рту, не иначе.
– Проходи, садись, – провел меня отец к креслу в гостиной. А мне уже ясно стало, что сейчас представит новую возлюбленную. У нас с ним к тому времени и ритуал этот был отработан, что говорится, в деталях. Вон, даже в кресло меня всегда сажает в одно и то же, то есть знакомство всегда проходило в гостиной, и я должна была сидеть здесь, или в городской квартире, такое тоже было пару раз. – Я хочу тебе кое-кого представить, милая.
– О! Людка! – вскинув голову выше и направив взгляд на вход, с удивлением обнаружила на пороге свою давнюю знакомую. Я с Людмилой пересеклась когда-то на курсах немецкого языка. В школе я учила английский и французский, а папа пожелал, чтобы освоила какой-нибудь третий язык. Именно там мы с ней познакомились, и некоторое время поддерживали отношения, перезванивались, но потом контакт был утрачен. – Какими судьбами?
– Детка! – отец упорно не хотел лишаться моего внимания, наверное, поэтому голос его зазвучал призывнее. – Людмила работает у меня.
– Неужто переводчиком? – блеснула я даром угадывания информации. Мне подтвердили догадку. Но удивляло, что говорил только отец, а Люда стояла в какой-то странной замороженной позе.
– Аглая! – папенька тоже весь напрягся и встал рядом с ней. – Мы поженились. Вчера.
– Поздравляю… – теперь и на меня напало что-то морозящее. Вон, даже язык стал чужим, еле ворочался. – Вчера, значит…
Я смотрела на них, они на меня. Потом отец протянул руку к Людмиле и жестом пригласил присесть на диван, что стоял тут же. И вот мы все трое сидели и смотрели как бы друг на друга, но в то же время куда-то мимо. Отрешились от действительности, что ли, на несколько минут? Я так точно, но отец, похоже, все это время искал тему для разговора.
– А… а Аглая в этом году МГУ заканчивает, – обратился он к новоиспеченной супруге и закивал головой. Ну, точно, как статуэтка китайца.
– Знаю, – пискнула моя знакомая, а теперь еще и мачеха по совместительству.
– А… а Людмила поедет со мной на весеннюю выставку в Лондон, – это уже ко мне.
– Отлично, – взяла и тоже покивала. Но в этот момент думала только о том, что мы с Людкой ровесницы. Эта мысль была как бы сама по себе, без продолжения, но в голове от нее сделалось как-то тяжко.
– Да! – оживился тут мой отец. – Мы там кое-что привезли с Людмилой. Я распорядился, чтобы накрыли стол. Шампанское, икорка, салатики. Надо же отметить. По-семейному. Ты как, Аглая?
– За! – вся такая бодрая поднялась и пошла к приготовленному на скорую руку угощению.
Отец меня опередил, первым достиг стола и принялся открывать Игристое вино. Пробка с легким «чпок» покинула горлышко бутылки, и мы поспешили подставить бокалы под пенный напиток.
– За вас! – провозгласила я тост. – Совет да любовь!
После этого выпила одним махом и до дна содержимое своего фужера и плюхнулась на стул, что был ближе всего. И все, на меня опустилась пелена безучастности. Тягучая такая, обволакивающая. Только и могла теперь, что смотреть в одну точку, практически не мигая. Думаете, видела хоть что-то? Ничего абсолютно. Все было как в тумане: предметы в комнате, отец, Людка и больше всего то состояние касалось моих мыслей. Вот тогда я и произнесла те, будь они прокляты, слова.
– И мне тоже замуж, что ли, податься?
Вот кто меня за язык дернул?! Жила себе нормально. Никто меня не трогал. И я никого. Друзей куча, увлечения были, правда, по мелочи и ненадолго – это я про мужчин. У меня еще даже и хобби было! Это я уже про то, что любила с одной своей знакомой в леса заповедные, и мало кем хоженые, забираться и травы всякие там рассматривать, собирать и коллекцию оформлять. А еще, когда по всему миру во время каникул каталась, то и там растениям внимание уделяла. Вот! В общем, особых проблем или там неудовлетворенности жизнью ничуть не испытывала.
– Замуж? – напрягся вдруг родитель. И так на меня посмотрел, точно я не весть, что, сказала. Ага! Рано его деточке об этом думать! А ее подружке одногодке можно!
– А что?! – вызов в моем голосе различался определенно.
– Э-э! – у всегда такого решительного на отповеди папеньки впервые обнаружилось колебание. – И кандидат уже имеется? – прищурился он на меня.
– Нет, – пожала плечами. – Но разве это проблема?
Сама не знала, что конкретно имела в виду тогда. Просто не хотелось молчать, наверное.
– А что?! – отец вдруг откинулся к спинке стула и уставился, совершенно сосредоточенно так, прямо мне в лоб. – Это идея… – и после этого, было похоже, он ушел весь в себя.
Я не придала значения его словам. Так уже бывало ни раз, что у него возникали мысли о его любимом бизнесе, и только о нем, в самые разные жизненные моменты. Говорить он мог о чем угодно, чуть ли ни новогодний тост произносить, а потом, бац, в мозгу у него что-то там щелкнет, и он уже для нас потерян. Вот так я про него и подумала тогда, что все сказанное им к его фирме больше и относилось. Если я вообще о чем-то думала, а не просто в некоторой прострации сидела и потягивала из бокала новую порцию вина. А слова мне те аукнулись уже через три дня.
И так, возвращалась из университета. Сдала четвертый экзамен. На «четыре». Чувствовала себя нормально. Рулила к городской квартире. Моя маленькая красотка алая BМW, девочка моя любима, бежала как всегда безукоризненно. Погода тоже была прелестная. Мороз и солнце! Одним словом, одела темные очки, чтобы глаза не слепило. Во двор наш, от суеты и толкотни отгороженный красивым таким кованым забором, въехала и припарковалась на свое законное место. Да здравствует порядок и огромный достаток жильцов данного конкретного дома в центре Москвы. Из салона авто выбиралась в приподнятом настроении. Но дверью прищемила полу шубы. Длинная она у меня, вот и не досмотрела. По привычке чертыхнулась, так как пришлось норку цвета карамель выручать. Именно когда ставила машину на сигнализацию, из подъезда вышел отец и приветливо махнул мне рукой.
– Это хорошо. И да, вечером никуда не уходи – с женихом тебя буду знакомить.
– Замуж хотела? Я принял к сведению это твое желание. Кандидат в мужья – первый сорт.
– С ума сойти! Я же просто брякнула!
– Отставить разговоры! Дело уже запущено, вечером будешь встречать гостя. Преобразись!
– Как-то ты странно заговорил, – прищурилась на него, и даже очки сняла, чтобы присмотреться внимательнее. – Генералом себя возомнил? Военный заказ какой-то выгодный получил? Или играешь в отставника?
– Я нет. Чина не имею. А вот твой суженный… он да. Заслуженный человек! – и поднял вверх указательный палец, чтобы и я прониклась. – В министерстве обороны его ценят.
– Значит, все же, рассчитываешь на заказ… – усмехнулась своим мыслям. – А мне что? Не убудет от меня. Веди своего генерала, я с ним пококетничаю от нечего делать.
– Не мой, а твой. А вообще-то, пока еще этот генерал и не наш. Но…чем черт ни шутит…
И я пококетничала! А что?! Мужчина выглядел достойно. Рост, плечи, осанка, волевой подбородок. На нем, кстати, ямочка маленькая имелась. Еще у него были глаза цвета стали. Оделся в штатское, поэтому никак не распознала его чина. Впрочем, все равно в этих погонах ничего бы не поняла. И еще заподозрила в нем дамского угодника. Откуда? Как-то очень быстро освоился рядом со мной. Но вообще-то с ним было весело, только возраст его напрягал. Тридцать семь годков все же! А мне всего двадцать два едва исполнилось к тому времени. Нет, я большую благосклонность испытывала обычно к мужчинам постарше, но пятнадцать лет разницы…
– Пап! – поймала отца одного в наших просторных коридорах, пока гость вышел на балкон покурить. – Ты серьезно мне его сватаешь?
– Какие шутки?! Это знаешь, какой замечательный человек?
– Только вот калькулятор не включай, когда речь идет о твоей родной дочери. Лет ему, к примеру, знаешь сколько?
– А конкретнее? – настырно не отпустила папеньку от себя, пока не дал точного ответа.
– Тридцать два или тридцать пять. Кажется.
– Что?! На более чем десять лет старше меня?! И это самое «кажется» к тому же имеется?! И еще! Почему это он до сих пор в девках засиделся? То есть, в женихах?
– Про таких мужчин говорят, что женат на работе. Но у него стать! И потенциал! А еще я узнал, что в школе у него был любимый предмет… Угадай, какой? Ботаника! Здорово? Думаю, вы подружитесь. Ты же тоже, в смысле, растениями до сих пор интересуешься.
– Угу! И вместе с ним станем цветочки собирать. На полигонах! На окраине нашей родины. Здорово!
– Какие окраины?! У него квартира не меньше нашей. И, чуть ли, не на Красной площади. Усекла? И вот скажи, ты к роскоши привыкла? Точно, ты в ней уже столько лет купаешься, что…в общем, за этим мужем будешь как за каменной стеной.
– В этом не сомневаюсь. Другого супруга ты бы для родной дочери не пожелал. Но… а где романтизм?! Где сокровища, брошенные к моим ногам? Где…
– Будет! – прервал меня родитель. – Все в наших руках, детка! Евгений о браке первый раз в жизни задумался – опыта, сама понимаешь, ноль. Но это будет первый и последний его раз, уверяю тебя! – внес дополнения папа, заметив шевеление моих бровей. – И он расстарается, уверен. Только и надо, что его немного направить на правильный путь. Имею в виду, шепнуть о твоих желаниях и пристрастиях. И чтобы такой мужчина и не смог мою дочурку очаровать.
И кандидат в мужья начал заваливать меня цветами. Букеты как по волшебству появлялись и на квартире, и в коттеджах, даже несколько раз обнаружила их в своей машине, припаркованной недалеко от университета. Все огромные, яркие, из всевозможных трав и цветов и, конечно же, очень дорогие. А у меня из-за них чуть аллергия не началась. Пришлось папе снова предполагаемому жениху шептать, чтобы подумал над другими подарками.
Вот тогда тот перешел на шоколад. Большие коробки и маленькие коробочки, все больше от импортного производителя, с того момента начали громоздиться в нашем жилье, и нисколько не убывали, хотя я старательно раздаривала их служащим, друзьям и знакомым. Квартира могла запросто превратиться в склад кондитерской промышленности Австрии, Швейцарии и Франции. А значит, надо было снова отлавливать занятого отца, чтобы он объяснился со своим кандидатом в мои мужья. Сама сделать это не могла, так как почти с Евгением в тот момент не виделась, и шоколад в доме оказывался с посыльными. А сам этот видный мужчина по-прежнему пропадал где-то на неведомой мне работе.
– Чем ты снова недовольна, милая? – папа, однако, на этот раз возмутился. – Евгений к тебе со всей душой, а ты…
– А я не вижу ни этой самой его души, ни его самого, – ляпнула, снова не подумав.
И началось! В самых неожиданных местах и моменты меня начал подстерегать внушительных размеров черный автомобиль. С шофером. Тот останавливался рядом, водитель бежал открывать пассажирскую дверь, и из машины гордо выходил «жених», ни сколько не обращая внимания на то, с кем я в тот момент общалась, в каком была виде и в каком настроении. Так Евгений заставал меня около университета и у дома, в молодежных компаниях около элитных ночных клубов и кафе, даже несколько раз подкараулил в заповеднике, куда мы с Машкой затесались в поиске некоторых растений. Он приезжал «общаться». Чаще настаивал на том, чтобы немного пройтись, потом заводил какой-то содержательный разговор, а в конце него отвозил меня, куда ему указывала. Это он мне так душу, наверное, демонстрировал. Правда еще дарил на праздники и именины дорогие подарки. Все больше ювелирные. Их папуля в своем сейфе прятал, говоря, что они все равно пока не подходили к стилю моей одежды.