а где вы успели нажить себе так много врагов для этого не надо быть гением
А где вы успели нажить себе так много врагов для этого не надо быть гением
1) А живые в тот день позавидовали мёртвым…
2) Жизнь продолжалась, но это была не их жизнь!
3) … земной суд страшнее суда небесного!
4) Человек не всегда выбирает судьбу сам — иногда судьба схватит тебя за глотку и тащит в самый тёмный угол жизни.
5) Иногда самые ничтожные поводы приводят к серьёзным последствиям.
6) История любит жестоко мстить тем, кто истории не знает!
—————-
Отвыкайте задавать наивные вопросы…
— А где вы успели нажить себе так
много врагов?
— Для этого не надо быть гением.
Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне
достаточно, чтобы любая шавка
облаяла тебя из-под каждого забора.
Лучше-БЫТЬ, чем… КАЗАТЬСЯ.
Славянский пирог не может быть разломлен.
Он может слегка обкрошиться по краям.
Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах. Запах мускуса говорит за него. Саади
Когда о человеке ничего не знают, тогда начинают выдумывать, а выдумывая, редко говорят хорошее. Чаще забрасывают грязью. Конечно, любую грязь можно отмыть, но что-то грязное все равно остается.
Валентин Пикуль. Честь имею
Я зарабатываю свой хлеб тем делом, которое люблю. Наверное, именно потому я и счастлив.
Нам, русским людям, хлеба не надобно: друг друга жрем и тем сыты бываем.
В книгах, прочитанных в далеком детстве и снова встреченных уже в зрелом возрасте, всегда есть какая-то нежная прелесть, словно в первой любви.
Валентин Пикуль, «Баязет»
У каждого из дьяволов есть собственный ад, и в этот личный ад не посмеет войти даже Вельзевул!
Людские судьбы иногда пишутся вкривь и вкось, но все же они пишутся…
И вдруг…
О эти « вдруг»… Как они играют человеком.
Чтобы проверить качества человека, мало брать у него денег взаймы или ходить с ним в разведку. Лучшая из проверок — дать человеку власть, и вот тут он раскроется до конца.
— А где вы успели нажить себе так много врагов?
Валентин Пикуль
Враги делают жизнь интересной и осмысленной.
Александр Зиновьев.
…своих врагов нужно любить. Люби тех, кто кусает локти: они делают тебя выше.
Михаил Веллер
Ты не горюй. Жизнь, она словно колесо у телеги: еще не раз туда-сюда обернется.
Валентин Пикуль. «Слово и дело»
«Любая книга — умный друг: чуть утомит, она смолкает; она безмолвно поучает, с ней назидателен досуг.» Лопе де Вега.
Прочитав одну книгу, считаешь себя мудрецом, десять книг — ты учёный, а когда постигнешь целую библиотеку, то — невежда. И это понятно: шире круг вопросов, на которые в книгах нет ответов.
А где вы успели нажить себе так много врагов для этого не надо быть гением
— А где вы успели нажить себе так много врагов?
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
Даже самый ослепительный фейерверк страсти не может заменить вечного светила любви.
Любой порядочный человек всегда бессилен против злодейства. Подлецов можно побеждать ответной подлостью, но на это не всякий способен, и подлецы всегда учитывают чужое благородное бессилие… Потому-то, — неожиданно сказал Исполатов, — я и люблю оружие: взятый на мушку подлец напоминает мне раздавленную жабу!
Основное правило политической культуры — уважение чужого мнения при сохранении своих убеждений. Если это правило когда-либо исчезнет из обихода, то идейного противника, даже не выслушав, будут сразу бить кулаком в фас.
Еще не родилась коалиция, способная стереть Россию с лица земли, как неудачную формулу с грифельной доски.
— Я, — начал он, — терпеть не могу английских газет и посему читаю их внимательно.
Россия — это такая страна, которой можно нанести поражение, но которую нельзя победить!
История любит жестоко мстить всем тем, кто забывает историю.
Иногда самые ничтожные поводы приводят к серьёзным последствиям.
Человек, не знающий истории, как трава без почвы, без корней.
Разве может Европа жить без России? Удивляюсь я нашим критикам. Да они там все передохнут от чёрной меланхолии, если нас не станет.
— У нас уже привыкли лечить зубную боль посредством удара кулаком в челюсть!
Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа « всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому свое».
У французов, я слышал, есть одно блюдо, которое все едят, но никто не знает, из чего оно приготовлено. Дипломатия напоминает мне эту загадочную похлебку: вкусно, но подозрительно!
Величайшая победа — та, которой обретается мир.
Судить о культуре народа можно по состоянию кладбищ и по чистоте отхожих мест.
Вылетали за борт чуть надкусанные бананы, матросы швырялись ананасами, а душа изнывала в тоске по кислой капусте.
В мире существует нежелательный парадокс: чем больше власти, тем меньше ответственности.
— Тогда подождите: императрица пришлет вам денег из Вены!
На что Салтыков ответил словами историческими:
— Благодарю! Вот ты езжай от меня в Вену и там передай своей императрице, что мои солдаты денег не едят!
Конечно, глуп человек, который в старости не сделался консерватором, но еще глупее тот, кто в юности никогда не был революционером.
Ах, читатель! Я ведь не бездушная литературная машина и, когда пишу, переживаю за своих героев.
Скандалы возникают обычно из ерунды, а далее все зависит от силы талантов и степени эмоциональной подготовки участников скандала.
Создание любой коалиции — всегда процедура противная, ибо каждый из союзников прежде думает о себе.
Никакое государство не способно существовать, основывая свою политику на одних просчетах и ошибках, поэтому я уже давно слышу, как скрипит перо истории: это разгневанная Немезида подписывает государству жестокий приговор.
— Меня не интересует окраска ваших павлиньих перьев. Я спрашиваю о другом — что вы способны делать?
Если человек, вызвавший лавину нареканий, не обращает на критиков внимания, значит, этот человек чего-то стоит.
Честь имею. Том 1
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
— А где вы успели нажить себе так много врагов?
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
— А где вы успели нажить себе так много врагов?
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
Крестьянин, выходя весной в поле, всегда надеется, что осенью соберет урожай. Армия, вступая в войну, обязана верить, что в конце ее будет победа. И пахарь и солдат одинаково терпят лишения ради конечного результата.
Крестьянин, выходя весной в поле, всегда надеется, что осенью соберет урожай. Армия, вступая в войну, обязана верить, что в конце ее будет победа. И пахарь и солдат одинаково терпят лишения ради конечного результата.
Литература не живет одной книжкою, а целыми библиотеками; искусство выражается в собраниях музеев, но только не одной картиной, а жизнь человека сама по себе, хочет он того или не хочет, растворяется в эпохе, словно кристалл соли в разъедающем его растворе.
Литература не живет одной книжкою, а целыми библиотеками; искусство выражается в собраниях музеев, но только не одной картиной, а жизнь человека сама по себе, хочет он того или не хочет, растворяется в эпохе, словно кристалл соли в разъедающем его растворе.
Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хорошо, что настоящее образование есть только самообразование и что оно начинается только с той минуты, когда человек, распростившись со всеми школами, делается полным хозяином своего времени и своих занятий.
Кто дорожит жизнью мысли, тот знает очень хорошо, что настоящее образование есть только самообразование и что оно начинается только с той минуты, когда человек, распростившись со всеми школами, делается полным хозяином своего времени и своих занятий.
Теперь, когда все мыслящие люди оказались «врагами народа», их посты занимают трусливые и безграмотные личности, у которых анкеты в идеальном порядке; такие люди очень уважают сами себя, но больше всего им нравится, когда аплодисменты «переходят в бурные овации». Однако ещё не было такого врага, которого бы устрашили аплодисменты, и не бывает войн выигранных овациями.
Теперь, когда все мыслящие люди оказались «врагами народа», их посты занимают трусливые и безграмотные личности, у которых анкеты в идеальном порядке; такие люди очень уважают сами себя, но больше всего им нравится, когда аплодисменты «переходят в бурные овации». Однако ещё не было такого врага, которого бы устрашили аплодисменты, и не бывает войн выигранных овациями.
— А ради чего надрываются русские?- спросил я однажды.
— Русские? Они и сами того не ведают.
— А ради чего надрываются русские?- спросил я однажды.
— Русские? Они и сами того не ведают.
Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа «всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому свое».
Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа «всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому свое».
«Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться…»
«Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться…»
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Честь имею!
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Вступление. Человек без имени.
Эта книга имеет давнюю историю, и работал я над нею непростительно долго, иногда прерывая свой труд внутренними сомнениями — стоит ли продолжать? Была и своя предыстория. Я хорошо помню: это случилось в августе 1964 года, когда у нас и за рубежом отмечался трагический юбилей — ровно полвека со времени возникновения первой мировой войны, которую официальная пропаганда до революции именовала «второй Отечественной войной» — второй после войны 1812 года. Всегда свободный в выборе тем, я старательно вникал в подоплеку тех загадочных событий, которые эту войну вызвали. Мне было интересно забираться в дебри Большой Политики, которая выражалась в ультиматумах берлинской Вильгельмштрассе, в туманной казуистике лондонского Уайтхолла, в гневных нотациях венской Балльплатцен; мне хотелось знать, что думали тогда французские дипломаты на набережной Кэ д’Орсэ, как лихорадило римскую Консульту и чего боялись в Петербурге — в здании у Певческого моста, где располагалось министерство иностранных дел. Наконец, я был сильно заинтригован, прикоснувшись к тайнам разгрома армии генерала Самсонова. Какие злобные силы завели ее в топи Мазурских болот и оставили там на погибель? Кто виноват? И почему не сработала русская разведка?
Именно в эти давние дни, дни кровавого юбилея, мне привелось быть гостем в приятельском доме. Вот именно с этого вечера и начались кошмарные дни для меня, для автора.
Семья была культурная, а гости вполне грамотные.
Возник, помнится, разговор о Версальском мире. Казалось бы, немцам, потерпевшим поражение, только и радоваться условиям мира — ведь целостность Германии не пострадала, победители великодушно сохранили единство страны и нации. Но Германия взревела, словно бык, которого повели кастрировать. Немцы в 1919 году были раздавлены не тем, что Германия проиграла войну, — их угнетало сознание, что загублен идеал империи (с колониями и рабами). Таким образом, для немцев имперские понятия стали выше национальных. В этом отчасти и кроется секрет успеха, с каким Гитлер пришел к власти, обещая воскресить «третий рейх» — с колониями и рабами. Фюрера вознесло на дрожжах, заквашенных задолго до него. От крестоносцев-тевтонов до Гитлера — слишком большой путь, но он старательно обвехован для прихода фашизма — маркграфами, курфюрстами, канцлерами, кайзерами, писателями, епископами, философами и лавочниками.
Напротив меня сидела миловидная дама с удивительно живыми глазами, она держала на коленях большую муфту. Когда я удалился в соседнюю комнату, чтобы выкурить в одиночестве сигарету, эта женщина последовала за мной.
— Необходимо поговорить. Именно с вами, — сказала она. — Я обладаю рукописью мемуаров, которые вас как исторического беллетриста должны бы заинтересовать.
Я смолчал, ибо к чужим рукописям испытываю давнее и прочное отвращение. Возникла пауза, весьма неловкая для обоих. Ради вежливости я спросил — кто же автор этих воспоминаний?
— А разве не все равно? — ответила женщина. — Сейчас некрасивое слово «шпион» принято заменять нейтральным — «разведчик». Пусть даже так! Но дурной привкус от «шпиона» сразу же улетучится, если я вам сообщу: автор записок до революции был видным офицером российского Генштаба, он получил Георгия высшей степени за неделю до того дня, когда германский посол Пурталес вручил Сазонову ноту, которой кайзер объявил войну России. Россия еще не начинала мобилизацию, когда автор записок эту войну уже выиграл!
— Ситуация забавная, — согласился я. — Но я, мадам, терпеть не могу «шпионских» романов, в которых главный герой совершает массу глупостей и все равно остается хитрее всех. Я таких романов не пишу, и сам их никогда не читаю.
— Рукопись не содержит ничего детективного, — возразила дама. — Все было гораздо серьезнее. Автор воспоминаний предупреждал внезапность вражеского нападения, он имел прямое отношение к анализу пресловутого «плана Шлифена». Но и тогда имя его не было опубликовано! После революции служба этого человека, как вы и сами догадываетесь, тоже не афишировалась. Генерал-майор старой армии, он закончил жизнь генерал-майором Советской Армии. Согласитесь, что в течение одной жизни дважды стать генералом не так-то уж просто.
Я согласился. Из глубины обширной муфты женщина извлекла рукопись, скрученную в плотный рулон.
— Копий нету, — предупредила она. — Это единственный экземпляр. Скажу больше: я дарю вам записки. Вы вольны поступать с ними как вам заблагорассудится.
Мне показалось странным, что титульный лист в рукописи отсутствовал — ни названия, ни дат, ни имени. Повествование начиналось сразу — как обрыв в загадочную пропасть.
— Мадам, но тут не хватает многих страниц.
— Да, они изъяты умышленно. И пусть таинственный автор всегда останется для нас безымянным. Мало того, считайте, что этот человек был, но его и не было.
Такое заявление даже покоробило меня:
— Неужели при всех его заслугах перед Отечеством он никогда не поминался в печати?
— Однажды, — тихо произнесла дама. — Совсем недавно о нем кратко сообщил Владимир Григорьевич Федоров.
— Напомните, какой это Федоров?
— Федоров тоже не назвал его имени?
— Думаю, что Федоров имени его и не знал. Зато он хорошо запомнил внешность: когда этот офицер Генштаба поворачивался в профиль, это был профиль. Наполеона!
Я сказал, что образцовый агент должен обладать заурядной внешностью, чтобы ничем не выделяться из публики:
— А с лицом Наполеона разоблачение неизбежно. Дама до конца затянула на муфте застежку- молнию.
— Значит, повезло, — последовал ответ. — Не забывайте, что у французов есть хорошая поговорка: если хочешь остаться незаметным на улице, остановись под фонарем..
Прошло немало лет, и я начал думать, что этой женщины давно нет в живых, она никогда не напоминала о себе. Между тем шли годы. Я не раз подступался к анонимной рукописи, не зная, как вернее использовать материал, в ней заключенный. Лишь после написания романа «Битва железных канцлеров» я начал улавливать взаимосвязь между зарождением Германской империи времен Бисмарка и теми дальнейшими событиями, которые коснулись анонимного автора.
Валентин Саввич Пикуль
Валентин Саввич Пикуль (1928—1990) — русский советский писатель, автор многочисленных художественных произведений на историческую и военно-морскую тематику.
Содержание
Цитаты [ править ]
«Фаворит» [ править ]
Оставшись потом одна, Екатерина нервно потёрла руки:
— Ах, как меня здесь не любят… кругом… все! Ну, ничего: лет через десять привыкнут, через двадцать прославят, а после смерти проклянут… Исторически все идет правильно!.
Строганов был образован лучше Екатерины.
— У меня, — отвечал он ей, — вообще нет наивной веры в могущество закона, в который так безмятежно верят нынешние философы. Самый праведный из них наверху, достигнув низов, обязательно извращается, становясь вредным для тех, на пользу которых он обращен…
Бравый Круз никогда не терял хладнокровия.
— Мы уже горим, — невозмутимо доложил он.
— Но ещё не тонем, — отвечал Спиридов…
Сколько ж можно баб на престол сажать — пора и поумнеть…
— Я ведь долго жил в Европе, — говорил Дидро, — и много живу в России. Для Европы она всегда останется сфинксом, и все будут удивляться нашему могуществу и нашим бедам. Но для меня, для русского, останется трагической загадкой: как мы еще не погибли окончательно под руинами собственных ошибок?
Это дело не наше, не поморское — пущай цари балуются, а нам работать надо…
Утром, гуляя с герцогом-кузеном, девочка спросила его, какую из трех корон предпочел бы он иметь:
— Вы, конечно, мечтаете о российской?
— Сестрица, — захохотал мальчик, — я еще не сошел с ума, чтобы царствовать в стране дураков, попов и каторжников. Лучше моей Голштинии нет ничего на свете…
Если отнять у людей надежду на возвышение, то руки у всех на Руси отсохнут и никто ничего делать не станет. А держава одной аристократией сильна не будет…
Здесь не амуры порхают, а история делается…
Король в эти дни сказал Финкенштейну, что русское дворянство не способно выделить из своей среды российского Кромвеля.
— Но зато оно способно убивать своих царей!
«Честь имею» [ править ]
Профессура не скрывала от нас, что «преступность — это нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни».
Где лучше всего спрятать отживший лист? Оставьте его в лесу, и там его никто никогда не найдет.
— Хорошо быть сербом, да нелегко, — произнес он. — Сейчас в Сербии, как в Германии времён железного Бисмарка, который говорил: «Каждый немец по закону имеет право болтать всё, что придёт в голову, но только пусть он попробует это сделать!»
Социалисты требуют распределения жизненных благ из принципа «всем поровну», но я сторонник древней латинской формулы: «каждому своё».
— А где вы успели нажить себе так много врагов?
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
Революция — это не праздник, а подлинная трагедия народа, которая, боюсь, завершится для всех нас гибелью нации, истории, культуры и религии… Других ценностей в народе я не вижу, эти суть самые главные!
Пожалуй, один только Гинденбург не терял хладнокровия, почти равнодушный, он продолжал насыщение желудка.
— С русскими всегда так, — ворчал он, тщательно пережевывая пищу. — За один день с ними никогда не справиться. Они умеют наступать даже в том случае, если им оторвать ноги.
Но не таков был генерал Франсуа, чтобы выслушивать советы, даваемые полковником:
— Казаки идут! — кричал он. — Дикари из Сибири.
Самсонова я впервые увидел мельком, когда он знакомился с пополнением новобранцев, только что прибывших в его армию, еще замордованных унтерами, оболваненных наголо. Внушительно возвышаясь над молодняком, «Самсон Самсоныч» решил провести опрос жалоб и претензий:
— Не обижают ли вас младшие офицеры?
— Никак нет… рады стараться.
— Получали ли вы свои три фунта хлеба на день?
— Получали, ваше превосходительство.
— Получали ли портянки с сахаром?
— Получали…
И что бы ни спросил их Самсонов, на все следовал ответ: получали. Наконец и генерал заподозрил недоброе:
— Может, и ананасы вам выдавали?
— Давали, — радостно отозвались новобранцы.
— И угря под соусом крутон-моэль?
— Получали…
— Дураки вы все, мать вашу так! — внятно произнес Самсонов и, понурясь, пошел к своему автомобилю…
— Все русские похожи на сумасшедших, — сказал он, когда мы покинули штаб Самсонова. — Широта славянской натуры совмещается с узостью предвидения. Вы считаете нас, англичан, слишком осторожными на войне, но согласитесь, что именно этого качества вам никогда и не хватало.
— Молчание — золото, — предупредил Артамонов.
— На золото и покупается, — отвечал я со смехом…
Воюют не за власть — люди погибают за Отечество!
О краткости и лаконичности речи:
Ученый теософ, увидев на улице бегущего семинариста, окликнул его с небывалой лапидарностью?
— Кто? Куда? Зачем?
— Философ. В кабак. За водкой, — был получен ответ…
Шлифен – тактик и стратег до мозга костей, даже лирика его мышления задыхалась в жестоких рамках теории. Однажды в поезде адъютант просил его посмотреть в окно:
— Ваше превосходительство, обратите внимание, какой дивный пейзаж перед нами, освещенный заходящим солнцем.
Шлифен почти равнодушно оглядел местность.
— Вы правы! — сказал он. — Но узость природного дефиле позволяет использовать его лишь для прохождения корпусной колонны, не больше, а действие артиллерии ослабится лучами заходящего солнца, которое станет мешать прямой наводке.
Умирать-то на войне русские хорошо научились. Вот только жить хорошо никак не научатся. Уж больно много воровать стали. И кто богаче, тот и крадет больше. Признак опасный! Недаром в древнем Китае мудрецы говорили: государство разрушается изнутри, а внешние силы лишь завершают его поражение…
Россия безразлична к жизни человека и к течению времени. Она безмолвна. Она вечна. Она несокрушима…
«Битва железных канцлеров» [ править ]
Чиновники — это трутни, пишущие законы, по которым человеку не прожить. Почему у министров жалованье постоянно и независимо от того, хорошо или дурно живётся населению Пруссии? Вот если бы квота жалованья бюрократов колебалась вверх-вниз в зависимости от уровня жизни народа, тогда бы эти дураки меньше писали законов, а больше бы думали…
«Моонзунд» [ править ]
Россия – это такая страна, которой можно нанести поражение, но которую нельзя победить!
«Три возраста Окини-сан» [ править ]
. Самые страшные люди на свете – идеалисты.