Лучшее что могло со мной случиться
Лучшее что могло со мной случиться
Ты — самое лучшее, что случилось со мной
за последние несколько лет.
Ты — самое важное, что должно было бы сбыться.
Я кладу голову и кажется, что на твоем плече,
поместился мой хрупкий и маленький мир с небылицами.
Ты — то самое счастье, которое ждут года.
Ради которого стоит к чему-то стремиться.
Становиться лучше, лучше писать,
подбирать платья, строчить страницы.
Ты именно тот, кого я всегда ждала…
Ты — именно то необъяснимое, едкое чувство.
Ты — именно тот, с кем хочется просыпаться.
С кем говорится, пьется, поется, дразнится,
с такой же улыбкой, как в детстве, с тобой легко.
С тобой не нужно множить на ноль и равенства.
С тобой на цыпочках дотягиваешься до облаков,
до самых высот, до самых искристых зёрен.
До дна в бокале, это словно дары волхвов.
С тобой не нужно думать о чьих-то взорах.
С тобой я просто чувствую, что жива.
С тобой не бродишь во снах по заброшенных коридорах.
С тобой тишина и кружиться голова.
Чувствую, что жива и непобедима.
Хочется мир разделить на большие части.
Чтобы от счастья к счастью и нашей части
Достался огромный такой, лакомый, вот кусок.
Но, чтобы не слишком сладко, но и не горько,
чтобы не пыль в глаза, и не искры с глаз.
Говорят, что любивший, никогда не полюбит снова…
Так пусть же все будет словно, как в первый раз.
Лучшее что могло со мной случиться
— Я знаю, что это не первый ваш приезд в Москву.
— Да, это правда. В первый раз я приехал сюда в 1999 году.
— Насколько здесь все изменилось, если вообще что-то изменилось?
— Поменялось многое. Город стал таким вылизанным, красивым, как тортик. Кажется, что даже послали кого-то с тряпкой небо и облака почистить.
А если по-настоящему, если заглянуть внутрь, то об этом очень тяжело судить, я на самом деле не имею права ничего говорить, разве только интуитивно, да и то это ужасно безответственно с моей стороны, потому что я тут всего несколько дней, даже смешно какие-то выводы делать, — но, по ощущениям, советские комплексы, кажется, остались далеко позади, от них ничего не осталось. По людям уже явно видно, что они ездили по миру и смотрели мир. Они хорошо одеты, более свободны, более раскрепощены.
Это не означает, что российские граждане потеряли любовь к гламуру — то есть московские граждане, потому что здесь все совсем иначе, чем в Питере. «Гламур», «жест» и «понт» все равно остаются важными словами в словаре московского жаргона. И внутри русского человека по-прежнему таится желание, чтобы в какой-то момент пригласили цыгана с медведем. Это есть, и это не уходит.
Но у каждого народа свои болезни. У израильтян, например, есть свои. Все израильтяне хотят быть сыновьями Бога. У одного получилось — правда, потом стало плохо, — но все остальные думают, что и они такие же. Они почему не приняли Иисуса? Потому что как это, ты — сын, а я — нет, что ли? Я тоже Иисус! Меня тоже на крест надо, если и тебя! Вот это проблема израильтян.
— Я прочитал недавно довольно забавную новость, что во Франции издательства прекратили прием художественных рукописей, потому что во время карантина у всех появилось время, все что-то писали. Как у вас прошло это время?
— Поскольку во мне как бы заключены разные люди — я и драматург, и писатель, и переводчик, — то каждый из них отреагировал на пандемию по-своему.
Писатель не просто обрадовался, он всю жизнь ждал этого. Наконец-то можно сидеть и писать, нельзя уже придумать никаких отговорок, почему не получается писать. Вот прямо сейчас садись и пиши сколько влезет.
Переводчик сразу сел переводить. Я переводил «Чайку» Чехова и еще что-то, какие-то разные вещи.
А вот драматург очень сильно загрустил. Потому что в январе 2020 года у меня вышли написанные на иврите роман «Души» и пьеса «Так же, как я». Эту пьесу я написал после того, как полгода проработал в психиатрической больнице с детьми от 12 до 18 лет, пьеса как раз про них. И мне очень важен и близок этот проект, я по-настоящему дорожу этим спектаклем. Но его показ остановили 15 марта и не играли целый год. И все это время мне было больно. Я, правда, потом написал детскую пьесу, чтобы хоть как-то порадовать своего внутреннего драматурга.
Так что не могу сказать, что провел этот год без боли. И я чувствую, что время как бы чуть-чуть остановилось. И даже писатель, который в начале пандемии все сидел, писал и радовался, в какой-то момент начал задавать себе вопросы: а почему я пишу это? И какое это имеет отношения к тому, что происходит сейчас? И должен ли я отражать то, что происходит, могу ли я вообще это отразить? Я уверен, что любой пишущий человек через это проходил.
— А переводчик работает. Чем хорош переводчик, так это тем, что он скромный, не выпендривается. Его эго намного меньше, чем у остальных моих внутренних персонажей. Берешь себе «Чайку» Чехова — и давай, сиди и переводи. Вот тебе слова из пьесы, вот тебе книги, вот тебе письма. Просто работай. Очень понятная задача.
— Получается, вы как бы переключаете каналы на этом внутреннем пульте?
— Есть такое, да. Это и спасает, и снижает пафос: «Я не писатель. » Я просто пишу. Делаю всякие вещи, которые связаны со словами.
— Накануне я дочитал ваш роман «Души». Что меня зацепило, что понравилось в этой книге, так это ее самобытность. В ней есть внутренняя оригинальность. Потому что я читал и не понимал сходу, кого мне это напоминает.
— Но потом, конечно, я задумался, в какой литературный ряд можно было бы встроить вашу книгу.
— Я вам сейчас помогу.
— Мне показалось, что, возможно, ей место рядом с вещами Экзюпери — из-за сказочности.
— Вау, интересно. Очень интересно. Окей.
— И я подумал еще об одном писателе, он писал на идише. Это Бруно Шульц.
— Очень интересно. Прежде всего хочу сказать, что горжусь таким соседством и радуюсь ему.
Бруно Шульц тоже очень хороший писатель, я считаю. Я его люблю, но мне он не близок.
Близкие мне писатели — Гоголь в первую очередь; Достоевский, на которого я не похож, но которого очень люблю; Набоков, если говорить о Лужине, который мне очень близок. Это, скажем, из русских. Но есть еще просто любимейший Башевис-Зингер, Сэлинджер из самых любимых американских писателей, Сильвия Плат, тоже ее люблю, Маргарет Этвуд, Вирджиния Вулф.
Я впервые в жизни прочел Вулф уже после того, как написал «Души». Меня кто-то спросил: так ты не читал «Орландо»? Я говорю: нет, а что? Ты идиот, говорят мне. Там про человека, который живет 400 лет и превращается из мужчины в женщину. Я говорю: ой, мама ты моя родная. Я должен скорее предупредить издательство, чтобы не выпускали мою книгу, а то будет неудобно! Но, к счастью, я прочитал и оказалось, что у Вулф совсем другой роман. Хотя это была, конечно, смешная рифма.
Фото: «Фантом Пресс»
— А может, была какая-то личная или любая другая история, которая вдохновила вас на этот роман?
— Все дело в реинкарнации. Наверное, это лучшая метафора того, как я себя ощущаю. Я чувствую, что мальчик, которым я был, — это не тот человек, каким я стал сегодня; юноша, которым я был, — это вообще кто-то другой. В каждый период жизни мне кажется, что я не просто вырос, а полностью перевоплотился. Я как будто поменял зубы, глаза, цвет кожи и голос.
Из-за чего? Из-за того, что я поменял язык. Язык — магическая вещь. Когда ты говоришь на другом языке, ты становишься другим человеком. Если я не говорил по-русски, скажем, до какого-то возраста, а потом вдруг заговорил, то, грубо говоря, эти два человека не понимают друг друга. Как мои родители не понимают нового меня. Вот «Души» вышли по-русски, я подарю им книгу, чтобы она стояла у них на полке, но прочитать ее они не смогут, поскольку русского не знают. И вот у них будет в доме книга на тарабарщине, на каком-то китайском языке. Так что это некое перевоплощение.
И еще. Когда в девятнадцать лет я впервые приехал в Россию, мне все говорили: вы как будто изнутри чувствуете нашу культуру, вы наверняка жили тут в прошлой жизни. И это тоже как-то запало.
Хотя для меня это все не мистика, а большие символы. Гриша [главный герой романа «Души». — А. В.] — это одно мировоззрение, а Марина, его мама, — другое.
Мировоззрение Гриши — это мировоззрение человека искусства. Это желание летать над реальностью. Это путешествие во времени, связь с народом и с историей народа, часть семьи человеческой. Это желание поверить в то, что есть какой-то план, какая-то идея, что где-то есть родная душа, которая тебя ждет. Можно это все описать словом «романтика», но это больше, чем романтика.
А его мама воплощает реалистический подход. Она говорит, что вся эта романтика есть, да, только не надо так ее называть и не надо на ней настолько зацикливаться. Она не то чтобы против всего этого. Просто она говорит, что если все время думать об этом, то жить некогда будет. И эти мысли задевают меня лично. Когда я пишу книги, я живу или пребываю где-то рядом с жизнью? Когда я придумываю спектакль, я в гуще жизни или где-то около нее? Когда в театр каждый вечер приходят 800 человек, возникает ощущение, что это больше похоже на жизнь, чем книга. Я же не вижу, как человек сидит на диване и читает мою книгу, и поэтому мне часто кажется, что его не существует.
И у меня появляется ощущение, что я где-то между одним и другим, внутри этого спора. Я еще только думаю об этом. Пока что у меня нет ответа.
— Меня тоже не покидала мысль, что в вашей книге есть какая-то фантастическая, даже сказочная часть, а есть часть реалистическая, которая с ней спорит и пытается ее обуздать.
— Да, совершенно верно.
— Словно между ними происходит столкновение.
— Именно так. И еще это меня освободило от необходимости писать исторический роман. Я не считаю себя великим писателем, который способен написать хороший исторический роман. Поэтому там приходит Марина и говорит: ребята, вы не видите, что у него там куча ошибок? То, что мой сын тут написал, — это плохой исторический роман. А вот то, что я вам рассказываю, — это хорошая реалистическая книга. Но приходит сын, и говорит: да блин, она вам голову морочит, она не то что писать, она два слова связать не может, как вы ее читаете вообще? Читайте меня, я виртуоз! И вот так они спорят.
— В этом есть что-то сервантесовское. Все время хочется воспарить в фантазиях, как Дон Кихот, но снова и снова появляется Санчо Панса, который тебя приземляет.
Афиша спектакля «Я — Дон Кихот!», театр Гешер, 2015
— Вот, стоп. Сейчас вы затронули важную тему. Я не знаю, почему сразу не назвал «Дон Кихота», но эта книга для меня стоит рядом с Библией. И еще «Одиссея», которую, кстати, я тоже не упомянул.
Я делал спектакли и по «Дон Кихоту», и по «Одиссее». Детский спектакль по «Одиссее» и взрослый спектакль — даже не по «Дон Кихоту», а про двух узников, сидящих в тюрьме, называется «Парящий остров». То есть спектакль назывался «Я — Дон Кихот», но пьеса называется «Парящий остров». Два узника сидят в тюрьме и читают «Дон Кихота», снова и снова, снова и снова. И один из них интеллектуал, он работает в тюремной библиотеке, а второй — простой человек, помогает на кухне. Он приносит оттуда все время какие-то ништячки, и вот они сидят, читают и жрут, и играют, как будто они Дон Кихот и Санчо Панса.
В чем прелесть «Дон Кихота»? Понятно, что это книга о свободе. Если сформулировать одним словом, то о свободе. Но если взять чуть шире, то это книга про гуру и секту, или мессию и его секту, но секту из одного человека, которым является Санчо Панса. И без этой секты мессия — никто. Его нету.
И поэтому меня тянет к приключенческим романам. И даже «Души» с их путешествием во времени — тоже в чем-то приключенческий роман.
— Я еще заметил, что в русском интернете ваши книги часто относят к фантастическому реализму.
— Должен признаться, это меня не радует. Определения такого рода не принадлежат писателю. Это другие люди решают для себя: его книга на верхней полке должна лежать или на средней? Я не знаю, на какой я полке. Если Гоголь — это фантастический или магический реализм, тогда окей. Но если мы имеем в виду Нила Геймана, тогда скорее не окей. Но я не знаю, как это определить, и, честно говоря, не занимаюсь этим.
— Кстати, с русским переводом романа вы уже ознакомились?
— Конечно. Сергей Гойзман проделал просто феноменальную работу. Феноменальную. Я даже не знаю, как он это сделал. И даже спас меня несколько раз, нашел там какие-то ошибки, слава богу. Я боготворю его за эту работу. А Игорь Алюков, главный редактор издательства «Фантом Пресс», помог подготовить роман на высочайшем уровне. Я счастлив, что эти два человека работали над моей книгой. И Алла Штейнман, издатель, уже стала моей духовной мамой в России. Она все сделала — от выпуска книги до совета, какие купить ботинки для приезда сюда, чтобы не замерзнуть. Очень семейное издательство.
— Готовясь к интервью, я посмотрел несколько ваших выступлений и роликов в YouTube и обратил внимание на комментарии, которые оставили под ними другие зрители. Меня очень позабавили откровения в духе «этот человек говорит по-русски лучше, чем я».
— Это хорошо, но это неправда. У меня никогда не было цели безукоризненно говорить по-русски. Вообще не было. У меня была цель общаться, вот как мы сейчас сидим. Вот чего я очень хотел. Книгу прочитать, с людьми поговорить, да. Комментарии, конечно, это приятно, но мне уже немного надоело. Миллион человек выучили иврит, а тут один из них выучил русский, ну е-мое, можно подумать!
А вообще, если посмотреть на все эти фильмы, видеоролики со мной. Я их уже ненавижу, одни и те же байки. Хочется придумать себе новую биографию, совсем другую. Но, к сожалению, у меня есть только одна. Пока что.
— Может, для этого и существует творчество?
— Да-да, точно. Правильно.
— Давайте поговорим о ваших переводах с русского. Я понимаю, что наверняка вами двигала любовь к каким-то авторам или книгам, но все равно сильно удивился, узнав, каких разных авторов и какие разные книги вы переводили на иврит. Где Хармс — и где Бунин? Где «Колымские рассказы» — и где «Маленькие трагедии»?
— Я ничего этого не планировал вообще. Я не собирался ни становиться переводчиком, ни переводить именно эти книги. Это они меня нашли и заставили меня их переводить.
Хармс появился, когда мой друг сказал, что его невозможно перевести. Я сказал: ах так, невозможно? Ну, давай попробуем. И мы сделали спектакль «Старуха и чудотворец», и одновременно с ним вышла книга Хармса в моем переводе. Это был мой первый перевод.
Дальше был Достоевский. «Бедные люди» были первой книгой, которую я читал полностью на русском. Ее не было на иврите вообще. И я подумал: как же так? Пожалуй, надо перевести. Не было Хармса и не было «Бедных людей» Достоевского на иврите, вот я их и перевел. И полагал, что на этом все. Ну, а что еще надо?
А потом я прочитал пару рассказов Бунина — и влюбился. Должен вам сказать честно, сегодня я не стал бы даже перечитывать эти рассказы. Но тогда они показались мне энциклопедией русской любви. Я долго переводил и страшно ругал автора, потому что он хорошо пишет. Тяжело было. Простой слог, какой-то очень прозрачный, — и при этом очень сложно сочиненный.
А Шаламова я купил, когда был в Новосибирске. Мне кто-то посоветовал, ну я купил, начал читать рассказы — и это меня просто вышибло. Потому что историческое событие, которое называется Вторая мировая война, в Израиле называется Шоа, холокост: в нем погибло 6 миллионов человек, мы проиграли, и нацисты плохие, и всякое такое. И вдруг я увидел совершенно другое событие, которое называется Великая Отечественная война.
— В вашем романе «Души» эта мысль тоже упоминается.
— Да, Марина это говорит, прямо цитирует эту мою мысль, что есть разные мировоззрения и разные взгляды на одно и то же.
И потому я понял, что Израилю нужен Шаламов на иврите. И действительно, после того как я перевел эту книгу, ее начали преподавать в университетах, смотреть на нее с исторического ракурса, чтобы узнать, что было с той стороны этой войны.
С Пушкиным тоже было понятно, что надо переводить «Маленькие трагедии», потому что слишком много времени прошло с того времени, когда их перевели на иврит в последний раз, еще в 1940-е. Но я долго переводил, лет десять, пока не почувствовал, что это готово к изданию.
Обложка книги Даниила Хармса «Я люблю бить людей по морде», Маарив, 2003. Перевод: Рои Хен
— Какой из ваших переводов у вас самый любимый?
— Хармс. Он все-таки самый неожиданный для меня. А самый последний, «Маленькие трагедии», он самый основательный.
Должен сказать, мне не кажется, что я буду много переводить. Это очень утомительная работа и плохо оплачиваемая. Когда я переводил «Бедных людей», я чувствовал себя одним из героев этой книги, Макаром Девушкиным или Варварой Доброселовой.
— А прозу какую-то пишете сейчас?
— Да, пишу следующую книгу. Без этого никак. Нельзя же отдыхать на лаврах, они царапают задницу. Так нельзя.
— Современной русской литературой интересуетесь?
— Последнее, что я читал, был роман «Зулейха открывает глаза», и он мне очень понравился. Замечательная книга. А, и «Лавр» Водолазкина. Шикарная книга. И Водолазкин — замечательный писатель. Я не очень много знаю про остальные, но вот эти книги читал, и мне они обе очень понравились.
— А заняться переводом современной русской литературы не думали?
— По-моему, переводить современную прозу я не имею права, поскольку сейчас мне надо писать свое.
— Вы также переводите с французского и английского, верно?
— Да. С французского я переводил пьесы и пару детских книг. Детские книги незначительные, просто для работы. А вот из пьес переводил «Дон Жуана» Мольера или, например, последний мой перевод, за который я даже приз получил, — «Мама» Флориана Зеллера.
— Он же написал и снял «Отца».
А с английского тоже много чего переводил, но в основном тоже пьесы. Из последнего перевел «Орестею» Роберта Айка, которую Евгений Арье поставил в нашем театре «Гешер». Кстати, он же поставил у нас «Маму» Зеллера, а в «Современнике» — «Отца» с Гармашем в главной роли.
— Пока ехал к вам, вспомнил одну историю из интервью Амоса Оза, в котором он рассказывал, что как-то ехал в такси и услышал в речи таксиста слово на иврите, которое он сам же и изобрел в своих романах, — но таксист об этом даже не догадывался. Больше всего в этой истории меня впечатляет роль иврита как языка.
— Да, и поэтому я больше всего люблю иврит. Поэтому живу в Израиле и пишу на этом языке. Иврит свежее. Сказать I love you — это уже пошло. Сказать je t’aime — еще пошлее. Te amo. А вот сказать ani ohevet otcha — это вообще непонятно, что это такое, и это мне нравится. Иврит еще не растиражированный, не заезженный язык.
— Молодость языка чувствуется.
— И последний вопрос. Конкретно сейчас кем вы себя больше всего ощущаете: драматургом, переводчиком или писателем?
— В этой поездке я вообще не ощущаю себя кем-то из них. Я живу в своей мечте, исполняю заветное желание. У меня голова кружится все время. Даже сейчас — не из-за нашего разговора, но у меня головокружение. С тех пор, как я приземлился в России, у меня кружится голова и я не сплю по ночам.
Наверное, это что-то очень сентиментальное, но я действительно мечтал быть как бы русским писателем. И самое лучшее, что могло со мной случиться, — это увидеть мою книгу на полках книжных магазинов в России, в Москве, в Питере. Я не могу объяснить. У меня сердцебиение, как будто я вышел на сцену. Мне так хочется дотянуться до читателей из России и как-то с ними познакомиться, и чтобы они тоже со мной познакомились. Это прямо давняя мечта.
Поэтому я должен был бы ответить на ваш вопрос, что сейчас чувствую себя прежде всего писателем: «Вот, я писатель, с книгой. » Но я скажу, что сейчас я скорее 16-летний мальчик, который еще ничего не написал, а просто с ним случилось что-то такое. Вот есть у вас какие-то несбыточные мечты, которые не могут исполниться, — и они вдруг исполняются. Например, пройтись по поверхности Марса. Вот, и сейчас я словно на Марсе.
9 вещей, о которых важно помнить в моменты, когда ты не знаешь, что делать со своей жизнью
Ты запутался, бьешься головой о стену или зашел в тупик, не зная, что делать дальше? Первое, что ты должен понять: нет необходимости в том, чтобы страдать и жалеть себя. Ощущение беспомощности и потерянности связано с твоим психологическим состоянием и образом мышления, а не с реальными жизненными обстоятельствами. Так что мы подготовили список вещей, которые помогут тебе разобраться в себе и своей жизни и сделать важные шаги на пути к желаемым целям.
1. Если ты не будешь предпринимать попытки изменить что-то в своей жизни, то так и будешь топтаться на одном месте
Ты можешь стоять на месте, совершенно не понимая, в какую сторону тебе нужно двигаться. Но попробуй задуматься, каких изменений ты ждешь. Часто в твоей голове уже есть определенный план действий, но ты просто медлишь и колеблешься из-за страха сделать что-то не так. Поэтому ты продолжаешь топтаться на месте, надеясь, что в какой-то момент избавишься от страхов и сомнений, почувствовав себя полностью готовым к переменам.
Такого не случится. Чем дольше ты оттягиваешь решающий момент, тем сложнее тебе убедить себя сдвинуться с мертвой точки. Бездействие только добавляет проблем. Пойми: чтобы выйти из тупика, ты должен предпринять хоть что-то. Один маленький шаг вперед может дать толчок глобальным позитивным изменениям. Главное — начать, избавившись от сомнений и не ожидая, что кто-то другой поможет тебе сделать твою жизнь лучше.
2. Если ты сам не ищешь путей стать счастливым, никто не сделает это за тебя
Ты можешь надеяться на то, что окружающим под силу сделать тебя счастливым. Но единственный человек, от которого напрямую зависит твое счастье, — это ты сам. Ни родители, ни лучшие друзья, ни любимая девушка не могут отвечать за твое эмоциональное состояние и твои ощущения.
Так что пора перестать перекладывать ответственность на других и начать самому отвечать за свою жизнь. Уделяй себе больше времени и внимания, анализируй, что тебя устраивает и не устраивает в данный момент, избавляйся от людей, которые тянут тебя на дно. В конечном счете только ты точно знаешь, что тебе нужно для счастья.
3. Хватит мечтать о чём-то и ждать, что желаемое само придет тебе в руки
Сидеть сложа руки и ждать, что когда-нибудь ты получишь желаемое, просто и удобно. Но мечты так и остаются мечтами, если в тебе живет нерешительность и страх неудачи. Ты можешь надеяться, что в один прекрасный день деньги/слава/любимый человек/новый телефон просто свалятся на тебя с неба. Увы, ты живешь в реальной жизни, а не в фантастическом фильме.
Возможно, ты даже обижаешься или злишься по этому поводу, задаваясь вопросом: «Почему я не могу получить то, чего хочу?» Твои близкие поддерживают тебя, жалеют, но не могут дать четкий ответ. Хотя он предельно прост: ты ничего не добьешься, если примешь позицию ждуна. Чтобы заполучить желаемое, ты должен выползти из зоны комфорта и начать много и упорно работать.
4. Волнение и жалобы ничего не изменят
Человек, который постоянно жалуется окружающим, рискует никогда не изменить свою жизнь. Лучше попытаться внести позитивные коррективы и потерпеть неудачу, чем топтаться на месте, стараясь обезопасить себя.
Когда ты попадаешь в тупик, худшее, что ты можешь сделать, — это начать ныть о своем положении, жаловаться и переживать на пустом месте. Всю эту энергию лучше направить на изменение ситуации и своего отношения к ней.
5. Негативная реакция окружающих людей — не твоя проблема
Окружающие люди могут давить на тебя, убеждать поступить определенным образом или забить на ситуацию. Но ты не должен позволять другим решать, что тебе делать со своей жизнью.
Не принимай всё слишком близко к сердцу, не меняйся для того, чтобы получить хорошее отношение кого-либо, и уж точно не давай другим возможность руководить твоими действиями. Переживай о том, как сделать свою жизнь лучше, а не исправить мнение окружающих.
6. Некоторые вещи просто должны были произойти
Важно осознать, что некоторые ситуации просто должны были случиться, и ты никак не мог повлиять на них. Не стоит тратить свое время на обдумывание сотни возможных сценариев развития событий, в которых ты поступаешь иначе или говоришь какие-то другие вещи. Прошлого не изменить, зато ты можешь направить свои силы на изменение будущего.
7. Если ты хочешь изменить ситуацию, в которой оказался, — начни с изменения себя и своего отношения к ней
То, что тебя окружает и что с тобой происходит, всего лишь отражение твоего внутреннего мира и отношения к конкретной ситуации. Чтобы выбраться из тупика, тебе для начала нужно измениться самому. К примеру, вместо того чтобы воспринимать безвыходную, на первый взгляд, ситуацию как сдерживающее тебя обстоятельство, ты можешь попробовать найти в ней плюсы. Тупик — это хорошая возможность взять тайм-аут и задуматься, чего ты хочешь от жизни на самом деле.
8. Проблема становится проблемой лишь тогда, когда ты называешь ее так
Во многих ситуациях твое счастье зависит от твоей точки зрения. Для кого-то потеря работы становится настоящей катастрофой — человек пускается в бесконечный самоанализ, ругает себя, обесценивает свои знания и умения. А кто-то идет другим путем — собирается с силами, пытается разобраться в новых областях, ищет более интересную и высокооплачиваемую работу.
Если ты считаешь какую-либо ситуацию проблемой — будь уверен, так оно и есть. Твои мысли будут заполнены негативом, и ты вряд ли сможешь увидеть лучший вариант развития событий. Вместо переживаний попробуй воспринимать произошедшее с тобой как возможность для роста и развития.
9. Просто продолжай двигаться дальше
Иногда всё, что тебе нужно, — это продолжать движение вперед, не пускаясь в самообвинения и самоанализ. Ты можешь зайти в тупик и потерять жизненные ориентиры в середине пути. Главное — не сдаться раньше времени и не начать сомневаться в себе и своих силах. Помни о том, чего ты хотел добиться, поступая определенным образом, и не давай жизненным обстоятельствам сломить себя. Делай больше, живи проще и напоминай себе о том, что движение — это жизнь.